Угрозы для Центральной Азии носят внутренней характер

На вопросы об угрозе для региона со стороны ИГИЛ отвечает Алексей Малашенко — председатель программы «Религия, общество и безопасность» в Московском Центре Карнеги.

- Угроза от ИГ не так велика, как об этом говорят на самом деле. Во-первых, потому что географически два региона далеки, и во-вторых, страны Центральной Азии четко обозначили, что они ментально, культурно, политически и по другим факторам не соприкасаются с ближневосточным регионом… уже с этой точки зрения можно говорить, что угроза преувеличена, хотя страх все же существует. Во-первых, от того, что возвращаются боевики, и что они здесь начнут войну против властей.

Но отдача от их активности здесь не так велика, так что здесь больше разговоров, чем дела. Однако… если начнется резкое ухудшение социально-экономического положения жителей региона, естественно, эти ребята найдут себе применение.
Какое это количество – этого не знает никто. Пишут, что 200-300 поехало [из Кыргызстана], может быть, это только север, из Оша [юг Кыргызстана] было больше.

Поэтому для Кыргызстана потенциальные угрозы есть, безусловно, но они, хочу особо подчеркнуть, в первую очередь исходят изнутри, и плюс – если вдруг что-то изменится у соседей – в Таджикистане или Узбекистане.

В недавнем докладе Международной кризисной группы говорится, что портрет завербованных неоднозначен; так как наряду с малообразованными из бедных слоев населения есть и те, кто не бедствует, например, некоторые занимались бизнесом.
О чем это говорит и можно ли выделить общую причину привлекательности ИГ?

Радикалы – они сами хорошо образованные. Самая образованная публика, которая училась там, возвращается сюда и мутит воду. А то религиозное образование, что дается в странах Центральной Азии, что в России, – достаточно слабое.
Что касается социального протеста, когда бедные выступают – это совершенно правильно. Но вот этот исламизм и радикализм неоднозначно коррелируется с бедностью. Там есть и богатые, и интеллигенты.
Чем тогда привлекательно Исламское Государство?

Их привлекает не ИГ, а радикальные идеи, которые привлекательны, потому что они развернуты на политику и направлены на поиск социальной справедливости. Они поднимают собственный авторитет. Одно дело – ты сам просто ходишь в мечеть, веришь во что-то, другое дело – когда участвуешь в работе партии или организации, принимаешь участие в этом процессе.

Зачем тогда они оттуда возвращаются обратно домой, ведь война в Сирии еще не закончилась?

Во-первых, на сегодняшний день есть определенные разочарования в Исламском государстве. Во-вторых, воевать бесконечно нельзя. Хочется отдохнуть, и я это говорю серьезно.

Потом, в ИГ начались внутренние недопонимания и плюс ко всему они конфликтуют между собой на этнической почве: узбеки не любят чеченцев, чеченцы таджиков и так далее. И с этой точки зрения непонятно, что будет дальше.

В-третьих, ИГ перерос свой пик – это октябрь-ноябрь [2014]. Сейчас там ситуация непростая. Если будет удар по ним от коалиции [во главе с США]… то есть два варианта: либо они сплотятся, либо не успеют. Но в любом случае сторонники ИГ останутся. Они будут существовать по ячейкам, по мечетям, потому что сама идея вечная.

Насколько опасны возвращающиеся?

В ГКНБ Кыргызстана есть две позиции относительно возвращающихся: одна – держать и не отпускать, вторая – выпускать их на свободу, оставить их в покое. От того, что он там повоевал и вернулся, ничего особенного нет. На убийствах во время войны, мы все видим эти видеоматериалы, большого авторитета среди своих здесь не завоюешь. А парень вернулся из ИГ обратно на родину, ему здесь надо в первую очередь заниматься своим положением, зарабатывать, и ему некогда отвлекаться на промывание мозгов тут, ему не до этого. Поэтому от таких нет большой опасности.

Но в то же время спецслужбы отдельных вернувшихся задерживают, задерживают и тех, кто там не был. Но от этого вы никуда не денетесь, потому что здесь уже вопрос не в ИГ конкретно, а в идее, которая живет и распространяется. Было ИГ, не было ИГ – идея будет распространяться всегда и везде. Это параллельный, нелояльный государству ислам. Они будут называться исламистами, салафитами, фундаменталистами и так далее, но содержание останется таким же.

Идея о создании государства на основах шариата тут была всегда. Только они [сторонники шариата] были в скрытой форме, они себя особо не проявляли. Но по мере провала светских моделей развития… люди подумали: а почему бы нам не попробовать ислам? [Они подумали:] а что плохого в исламском государстве, если здесь авторитарные режимы, экономический кризис, коррупция, семейственность и никакой демократии.

Что ей можно противопоставить?

Я не хочу сказать, что так думает каждый обитатель Ферганской долины, но это тоже тенденция. Она же не из потолка взялась… Остановить это невозможно. Ни в коем случае не давить, как у нас на Северном Кавказе. Чем больше давишь, тем больше потом получишь по физиономии.

Когда этот радикализм стал появляться, [государству] надо было не бороться, а для начала выслушивать людей. Нужно было их каким-то образом встраивать, вот тогда они были бы более умеренными. А те, которые уже совсем отказывались [от сотрудничества], вот там уже можно было бы применять другие методы.

Потенциал у исламского радикализма в Центральной Азии есть… потому что исламские радикалы – это реакция на социально-экономические проблемы в поисках выхода.

С чем связана такая мобилизация населения в ИГ?

Когда началась война в Ираке или в Афганистане, такого не наблюдалось.

В Ираке была другая ситуация… Ирак – это не была война за ислам.

А здесь все-таки другой лозунг – за справедливое государство… Тем более были налажены разнообразные логистические маршруты через все удобные страны, плюс ко всему заработала разветвленная сеть вербовщиков, и вся эта схема хорошо работает на мобилизацию населения в ИГ.

Насколько серьезны сообщения о том, что в ИГ создана специальная группа против борьбы с режимами в Центральной Азии?

Основной силе ИГ сейчас не до таких вопросов, потому что им нужно в первую очередь разобраться между собой. Вербовать, может быть, они продолжают, но уже не в тех масштабах… Они сейчас с Европой и Турцией больше воюют, чем с Центральной Азией.

Нужно четко понимать, что самая серьезная угроза против светских режимов Центральной Азии исходит изнутри, среди своего же населения. А потом идут уже другие внешние факторы.

Как вы оцениваете усилия властей центральноазиатских государств против вербовки их населения в ИГ и в борьбе с распространением джихадистской пропаганды?

Пока справляются более-менее, потому что в массовом порядке не уезжают. Так или иначе, власти отъезд своих граждан проконтролировать не смогут, потому что способов незаметно уехать туда - куча. Другой вопрос, что надо отслеживать, прослеживать, надо знать, как их поставляют в ИГ из Центральной Азии; кто их вербует, вербуют поодиночке или через местные ячейки Хизб-ут тахрир, ИДУ или еще каких групп. Это обычная оперативная работа правоохранительных органов, они должны делать всю эту работу тщательно.

Но каждая страна борется с этой проблемой поодиночке. Сотрудничества нет. Что касается Организации Договора о коллективной безопасности, в отношении ИГ это ноль, ШОС – тем более. Там больше разговоров.