«Ученье свет, а неученых тьма» -

Отчисляют, например, студента за безделье из вуза, а он светится в Фейсбуке, как один из активных участников образовательной ассоциации дебатеров. Учиться не способен, зато поговорить.


Спорят до потери пульса с пеной у рта на любые темы, имея собственное мнение… Нет, чтобы подумать (если есть чем), послушать знающих людей, но…
Легче демагогически прокричать, чем образовываться. В этом преуспевают различного рода чиновники-начальники. Они же, начальники, поэтому видят все, что было в глубине веков, сведущи во всех гуманитарных вопросах, начиная с распределения гуманитарной помощи. Как говорится, кому Бог, кому кесарево сечение. Неинтересно с ними спорить. Это напоминает диалог глухого со слепым.


Повторю уже известную мысль, что неграмотный индивид лучше малограмотного; последний уверен, что он грамотный и … городит огород, состоящий из чуши и самоуверенности в своей правоте. Оставим им их собственное довольство.


Лучше поговорим о тех, кто действительно был предан знаниям. Учил и преподавал. А воспитывал не риторикой банальностей, а собственной биографией.


Об одном из тех, кто умел это делать и речь. Выпускники прошлых лет на долгие годы запомнили среди  столпов, на которых зиждилась слава легендарной шестьдесят первой школы Арона Моисеевича Гольштейна. Он был одним из … , но среди лучших. В те самые годы трудно было в этой школе исполнить приказ: «На первый-второй рассчитайсь!» Могло прозвучать только: «Первый! Первый! Первый!» Уверен, что те, кто своим трудом «цементировал» фундамент этой школы, были лучшими. Я всегда поражался, что в ней, помимо суммы знаний, учили с удовольствием учиться. Секрет этого не раскрыт, но детям с раннего возраста прививаются качества «радостного восприятия знаний».


Может потому, что жизнь все время ставила преграды-испытания перед этим поколением и учителей, они собственным преодолением самых невероятных невзгод утверждали, высокопарно говоря, силу духа.


Он, Гольштейн, и те, кто его окружал были советскими людьми. Со всеми вытекающими последствиями. Они если и потрясали основы, то не диссидентством, а работоспособностью и добросовестностью всего того, что делали.


Предвоенные (до Великой Отечественной войны) полуголодные годы, Великая и Кровавая война, послевоенное подлое время с судилищами и по национальному, и по другим признакам… А надо было оставаться человеком!


Увлеченность предметом, загадочный мир формул замечательно действовали на учеников. Они становились для детей своеобразной очистительной идеологией. Цифры не соврут, не предадут, не донесут…


Не верится, но время непреодолимо. Арону Моисеевичу исполнилось бы сто лет. Год от года, век от века… Дата серьезная. И где-то даже историческая. И отметят ее те, кто учился у Гольштейна не только точным наукам, но благодаря им, стали порядочными людьми. Это в наше время редкость. А то, что большие и малые чиновники пренебрегли знаменательной датой – закономерность.


Наше прошлое национализируется. Как это ни прискорбно.


Главное, что был Учитель среди Учителей. Строгий и справедливый. Предмет свой знал отменно. Остался в памяти воспитанников; а то, что кто-то запамятовал, это его дело. Был старый анекдот. На вопрос : Что лучше – маразм,  или склероз? Отвечали, что последний лучше. Не помнишь, что у тебя маразм.


Это у тех, кто старается забыть учителей.


…А вы говорите…
…вот так и живем…